Лидер французских националистов Ле Пен о деградации европейских наций, которые скоро погибнут под натиском иммигрантов из Африки и Азии
Хочу быть косаткой
О чем плачет и над чем смеется главный французский националист
Журнал "Эксперт" № 19, 16.05.2011
(приводится с сокращениями)
Марина Ахмедова
...
Ле Пен сидит в тесном кабинете за небольшим столом. Крепкий старик. Пухлый. Похож на немца. ...
- Почему французы так и не выбрали вас президентом? - я решила начать с самого безобидного вопроса из своего списка.
- Уже много лет во главе Франции стоят самые разные силы, которые не разделяют моих убеждений, - серьезно говорит Ле Пен. - И вы знаете, наверное, что между господином Миттераном и господином Шираком существовало что-то вроде устного соглашения. Поначалу Ширак позволил избрать Миттерана, а Миттеран был не против того, что Ширак пришел ему на смену. Нечто вроде альянса между буржуазными правыми силами и буржуазной богемой. То есть все силы во Франции были объединены против того, чтобы помешать приходу новой силы.
- А разве не простые люди голосуют за президента?
- У наших конкурентов было гораздо больше возможностей в СМИ, больше финансовых и социальных возможностей. Их средства значительно превосходили те, которыми располагал я.
- Но если люди во что-то верят, они пойдут и проголосуют за то, во что они верят, - говорю я.
- Вы так думаете? - повышает голос Ле Пен. - Нет, вы действительно так думаете?! Вы думаете, что граждане страны, независимо от радио и телевидения, сами понимают, что правильно, а что - нет?
- Ну, всегда есть более осведомленные граждане...
- Вы либо наивны, либо притворяетесь, - говорит Ле Пен, и у меня вытягивается лицо, а он, видя это, смеется.
- Но вы же говорите об идентичности французской нации? И если бы мне говорили об идентичности моей нации и я бы знала, что есть человек, который выступает за эту идентичность, я бы пошла и проголосовала за этого человека, - говорю я.
- Да, но при одном условии: вы знаете о существовании этого человека. У вас в стране тоже долгое время работали только две газеты - "Известия" и "Правда". У нас говорили, что в "Известиях" нет правды, а в "Правде" нет известий. Но никому и в голову не приходило не быть коммунистом. Здесь то же самое. Здесь наказывают, если не голосуешь за систему.
- Прямо "воронок" приезжает?
Вы думаете, что граждане страны, независимо от радио и телевидения, сами понимают, что правильно, а что - нет?
- Наказывают через суды, через систему юстиции, - Ле Пен довольно откидывается в кресле. Ему нравится управлять разговором. Все, что он говорит сейчас, он уже говорил триста раз. И вопросы, которые я ему задаю, ему уже триста раз задавали. - Если о вас не говорят в газетах, то вас не существует, - продолжает он. - В политике существуют только те, кого видно.
Белый мир деградирует
- Когда я приехала в Париж в первый раз, я была потрясена огромным количеством арабов и африканцев. (На этом месте Ле Пен довольно посмеивается.) То есть этот Париж был не похож на тот, о котором я узнала от Александра Дюма. (Теперь Ле Пен хмыкает так, будто перед ним сидит идиотка, но я все равно продолжаю.) Проблема, о которой вы говорите, видна, она очевидна, а значит, существует, о ней не надо узнавать из газет - вот она, на виду...
- Но люди, видящие эту очевидность, должны знать, что есть человек, защищающий эту другую позицию. Человек, который хочет избавить Францию от этой проблемы, - говорит он.
- И как вы хотите избавить Францию от этой проблемы? Какими методами?
- Своим приходом к власти, - отвечает он. - Чтобы проводить политику, которая отличается от проводимой в данный момент.
- Какими конкретно методами?
- Прежде всего у власти все равно нужно быть, потому что только в этом случае в ваших руках оказывается государственный аппарат, с помощью которого вы можете влиять на политику. А иначе вы находитесь в оппозиции. Я нахожусь в оппозиции.
- Допустим, вы у власти. Что конкретно вы будете делать, чтобы решить проблему с иммигрантами? - по третьему разу задаю свой вопрос, потому что мне кажется, что от ответа он уходит намеренно. Но когда я вижу, как по лицу Ле Пена расползается довольное выражение, я понимаю, что ошибалась.
- Очень много чего, - говорит он. - Уже как минимум сорок лет я выступаю за снижение иммиграции. Я считаю, что та массивная иммиграция, которая наблюдается в нашей стране уже много лет, - это результат вполне осознанных намерений уничтожить французскую нацию. Для этого делалось все - чтобы упростить процесс нашего уничтожения. Введение двойного гражданства, право быть гражданином Франции, если ты родился во Франции, воссоединение семьи. За последние тридцать - тридцать пять лет во Францию приехали десять миллионов иностранцев. И они продолжают приезжать, примерно четыреста тысяч новых иностранцев в год. Вне зависимости от того, кто у власти - правые или левые. Единственное усилие против иммиграции было предпринято в отношении европейских граждан - румынских цыган. И не нужно забывать, что социальная политика больше защищает иностранцев, чем французов. Во Франции нет иммигрантов, у которых не было бы жилья. Они имеют преимущество при получении социального жилья. Законы отдают приоритет иностранцам и в здравоохранении. А они все преступники, эти иммигранты. И все же те, кто приезжает нелегально, имеют право на бесплатное лечение.
- Наверное, очень плохое лечение? - прерываю его.
- Кто вам сказал?
- Иммигранты. Румынские цыгане, например.
- Они получают медицинское обслуживание обычного качества.
- Но никто не заставлял французов принимать все эти законы.
- Эти законы были пассивно приняты. Их позволил принять аппарат власти, на службе которого находятся СМИ, финансовые и социальные силы и даже профсоюзы. Я называю это евроглобализацией.
- А я вижу эту ситуацию иначе. Настало время, когда французы, подобно древним римлянам, не захотели работать сами. Им понадобились рабы для физического труда, и...
- Я вам скажу так, - перебивает меня Ле Пен, - французы отказывались выполнять черную работу, когда им мало платили. Нужно было значительно поднять оплату ручного труда.
- В Москве я прихожу в магазин и все реже вижу продавцов славянской внешности, - говорю я. - Вскоре я реже стала видеть их и в аптеке. Их место заняли выходцы из Таджикистана и Узбекистана. Но скажите мне, кто их взял на работу? Кто захотел сэкономить на чужом труде? Таджик или узбек? Нет. Захотел этого гражданин Российской Федерации, владелец этого магазина или аптеки. При чем тут таджик или узбек?
- Потому что весь белый мир деградирует. И я бы сказал, что в этой деградации Европа - впереди всего мира. В Европе нет границ, и она беззащитна, в том числе перед другими крупными государствами, у которых нет такого социально ориентированного законодательства.
- В таком случае Европе некого обвинять, кроме самой себя. А за ошибки надо платить. Дети тех людей, которые сейчас метут ваши французские улицы, не захотят, как их родители, мести улицы. Они захотят учиться в университете, а их родители заслужили для них это право.
- Ну, основную-то карьеру эти дети делают на преступной стезе, занимаясь продажей наркотиков и так далее. Ваш президент господин Путин сказал, что через несколько лет Франция будет колонией своих бывших колоний. А вам просто повезло - у вас очень холодно, и это многих разубеждает в желании ехать к вам.
...
Старый солдат
- Вы пытали людей в Алжире?
- Да, и я это одобрял. Я был солидарен с теми, кто применял пытки. Да, я за использование этого метода против тех, кто подкладывал бомбы. Если выбирать между временными страданиями тех, кто взрывает других, и страданиями маленького ребенка, которому взрывом отрывает обе ноги, то - да, я буду защищать этого ребенка.
- Детей всегда приплетают в качество отговорки.
- Пытки - это метод получить информацию о том, в каком конкретно месте заложена бомба, а суждения выносит суд. И если я уверен, что этот человек знает, где заложены три бомбы, я считаю вполне нормальным его пытать.
- А вас самого когда-нибудь пытали?
- Меня нет. А у меня очень большая сила убеждать... Я, кстати, всегда проводил допросы, используя свой шарм...
- Шарм?! - подскакиваю я. - Если бы вы допрашивали меня, я бы умерла от страха!
- Ах так?! Значит, вы бы заговорили до того, как мы дошли бы до пыток. И знаете что? Могу вас заверить - те люди тоже так поступали.
- Ну, и среди гуманистов найдутся сильные люди. Надеюсь, оказавшись у вас под пытками, я бы сразу умерла... Ничего вам не сказав.
- Смерть придет за каждым из нас. Человек смертен, - своим легким басом он снова словно цитирует Рамзана Кадырова. - Одни умирают на дорогах, другие - в больницах, третьи - у себя дома, - говорит он, потом молчит, а потом добавляет: - А я постарался умереть как можно позже. Как видите... - он снова смеется.
- Знаете, я-то хотела показать другого Ле Пена. Но вы постоянно смеетесь и веселитесь...
- А что я должен делать? Солнце светит, трава зеленеет.
- А в Африке дети голодают...
- Мне жаль всех, детей и бедных старушек, которые умирают в холоде и голоде. И я плачу над погибающими нациями, которые скоро завоюют их враги...
Слишком большая роскошь
- А французы - солидарная нация? Недавно во Франции прошли всеобщие забастовки...
- Бастовавшие - это меньшинство. Я считаю, что это нормально, когда люди выходят на манифестации. Но нужно отделять демонстрацию от забастовки. Забастовка как средство решения социальных проблем устарела. Она ведет к обнищанию. Например, во время забастовок в Японии все выходят на работу, но у них на лбу повязки, на которых написано: "Я бастую". А в России сейчас есть забастовки?
- К сожалению, нет.
- Что значит "к сожалению"? Вы бы хотели, чтобы люди бастовали? Но вы тогда не смогли бы прилететь из Москвы в Париж.
- Значит, я не прилетела бы, зато граждане моей страны проявили бы солидарность.
- Ваша страна каждый день теряет население. И в очень скором времени вы рискуете быть завоеванными вашими соседями.
- Мы будем много рожать.
- Браво! Вы знаете, что у меня три дочери и девять внуков?
- А вы сами не боитесь, что скоро президентом Франции будет араб, - прибегаю я к его запрещенным приемам.
- Боюсь...
- Но вы все равно не сможете остановить глобализацию.
- Я могу! Я могу это сделать! Только Франция не контролирует рост иммигрантов. Но я хочу вам сказать, что я не совсем такой, как обо мне говорят. У меня три крестницы - метиски. И я первый француз, который выдвинул на депутатский пост араба, и еще я сделал так, чтобы избрали мусульманскую женщину, - приоткрывается Ле Пен, но, что бы он ни говорил, я не чувствую в нем сентиментальности. Я допускаю, что он любит свою собаку и плачет, слушая классическую музыку или читая поэзию. В общем, мне кажется, что Ле Пен может быть сентиментален только по отношению к тому, что он любит... А на этом свете есть слишком много такого, чего он не любит...
- Скажите, а в какой части вашего тела просыпается жалость к тем бедным и несчастным, о которых вы говорите?
Он молчит и тяжело дышит.
- Ох, - вздыхает, а потом говорит нечто для меня совершенно неожиданное: - Вы знаете, у меня уже начинает появляться панцирь. Но иногда я действительно жалею. Иногда меня действительно охватывает такая сильная жалость... Но я с ней борюсь. У меня нет права поддаваться своим чувствам. Чувства - слишком большая роскошь.
- А в какой части тела болело, когда погиб ваш отец?
- Оп, - произносит он, схватив губами воздух. Потом шумно выдыхает его. Прикладывает пухлые от возраста пальцы к груди, щупает свои ребра, поднимается выше, словно пытается нащупать тот орган, который болел тогда - несколько десятков лет назад. До того, как он начал обрастать панцирем. Во всяком случае, когда он смотрел из-под шахтерской каски, мечтая о лучшей жизни, по глазам было видно: панциря на нем еще не было. - Это очень сложно, - он доходит до того места на груди, где сердце. - Знаете, где-то вот тут, - он прислушивается к себе. - Говорят, это сердце... Где-то вот тут. И когда тут болит, это касается всего.
- Это проходит?
- Да, слава богу, да! - он снова становится Ле Пеном. Смеется
Источник: http://expert.ru/expert/2011/19/hochu-byit-kosatkoj/
|
